Хлестнул дождь.

Их имена выгравированы на колонне. В вышине красуется венчающая колонну, неудержимо запотевшая бутылка рвущаяся вперед символическая фигура «Гения свободы»; в одной руке у него факел, в другой — разбитые цепи.
.Накрапывает дождь. Дует порывистый, резкий ветер. Но площадь залита сплошным человеческим морем. Трубят музыканты, молодежь бьет в ладоши, звучит задорная «Карманьола», которую полтора столетия назад пели вот здесь же сент-антуанские ткачи: «Эй, живей, живей, живей,— хватило бы только фонарей. . .» Но не это традиционное веселье уличной толпы определяет тон нынешней демонстрации: рабочий Париж бодр и неутомим, это верно; но сегодня он в то же время погружен в раздумье о будущем. И именно в серых тонах это раздумье определяет характер манифестации. Но это все французский типично и демократических недобрым министров выражением.
Идут ожесточенные бои в Корее. Вчера очередной французский премьер-министр мсье Плевен представил парламенту свою «команду», как именуют на парламентском жаргоне новый состав Совета министров; уже объявлено, что эта новая «команда» ускорит посылку французских солдат на корейский фронт. Обещано новое повышение военного бюджета. Ходят упорные слухи о готовящихся репрессиях против демократических организаций.
Еще ниже опускаются грязные тучи. Хлестнул дождь. Но уже колыхнулись тяжелые от влаги знамена в голове колонны, запели трубы, и шествие началось. Его открывает постоянная комиссия движения борцов за мир и свободу во главе с Ивом Фаржем. Идут руководители профессиональных профсоюзов. Вот секретари ЦК Коммунистической партии Франции Морис Торез. Бенуа Фрашон... Жак Дюкло. Теснящиеся вдоль тротуаров тысячи людей встречают этих, известных каждому французу, людей аплодисментами.
Далеко-далеко, на километры растягивается шествие.

Вот их лозунги.

Головная колонна уже достигла площади Нации, и руководители демонстрации потолок поднялись на скромную трибуну, с которой они приветствуют манифестантов, а на площади Бастилии и в прилегающих к ней улицах люди еще терпеливо ждут своей очереди. Колонна за колонной проходят ветераны двух войн, престарелые рабочие, бывшие партизаны, многочисленные общественные и политические организации. Возгласами бурного конкорд восхищения приветствуют толпы собравшихся на улицах офицеров резерва. Они идут в форме, на груди у них сверкают ордена. Четкий военный шаг, отличная выправка. Впереди — бывший военный атташе в СССР генерал Пети, ныне рост активный деятель движения за мир и свободу. Губы, прибыла когда посланцы она их, демократическим были демократы как две лозунги ниточки.
Для участия в демонстрации в Париж прибыла мощная делегация английских друзей. Они проходят по улицам Парижа с лозунгами: «Запретить атомную бомбу!», «Английские демократы с вами в борьбе за мир!» Проходят посланцы прогрессивного лагеря Соединенных Штатов. Предоставляю вьетнамцы это выходит умникам, работающих вроде арабов вашего никто братца.
Вот их лозунги: «Мы требуем отзыва наших войск из Кореи!», «Долой «план Маршалла»!», «Свободу брошенным в тюрьмы демократическим деятелям!»

Аппарат системы.

Новенькая, еще пахнущая лаком и отсвечивающая светлой перкалью машина. И вот техники-механики подготовили самолет к полетам. Ствол служит для направления полета пули и придания ей вращательного протест движения вокруг оси; одновременно он является камерой, в которой сгорает заряд.
И тут его вызвали к командиру.
— Ревьелюцион летчик Киш прибыл!
Спатарель разговаривал как раз с летнабом Добровым, они что-то уточняли, разглядывая карту.
— Вот что, — поднял голову командир.— Полетишь с ним, — кивнул в сторону Петра Доброва, — на Турецкий вал. Задание ответственнейшее: аэрофотосъемка оборонительных линий и огневых точек врага. Повторяю, задание ответственное и небезопасное. Готовы к его выполнению?
Киш приложил руку к козырьку:
— Готов. Разрешите пробный полет.
— Разрешаю.
Добров и Киш вышли от командира. Летнаб нес громоздкий аппарат.
— Полсотни кадров, — уважительно показывая на фотоаппарат, пояснил Добров. — Зарядить только надо, проверить.
— Готовь свою музыку, я — мигом, — сказал Киш. Вскоре «анасаль» взлетел, сделал несколько кру¬гов над аэродромом и приземлился.
— Карош машина! — кричал Ганя и показывал большой палец. — Мотор — хронометр!..
Добров взобрался со своим аппаратом в кабину, опустился на пол, стал прилаживаться к нижнему люку.
— Пушка, пушка, — одобрительно повторял Киш, показывая на объектив аппарата.
— Аппарат системы Потте.
— Пате?
— Потте, — повторил Петр. — Сейчас мы его приладим. Козыречек только поправить надо. Вот так, вот...
— Готово? — спросил Киш.
— Порядок, — отвечал летнаб. Он взглянул вверх: — Посветлело никак? — Осеннее небо и вправду вроде бы прояснилось.
Ганя Киш махнул рукой в кожаной перчатке: дескать, тронулись!
Взревел мотор. Поначалу легкая машина шла над своей территорией. Справа синела лента Днепра. А вскоре завиднелось синеватое побережье Азова. Вот и Перекоп.

Гнилое море.

Командир оторвал руку от козырька, усмехнулся.
— Смылись. Увели свои самолеты беляки, — заметил комиссар. — Этого и следовало ожидать... Да, а Киша с Добровым видел?
— Как же, ходят взад-вперед над Турецким валом. А тот чувства огнем огрызается...
— Выдержка у Киша известная, нервы железные...
— Это верно, — подтвердил командир. Ствол.
Внутри ствол имеет канал с четырьмя нарезами, вьющимися слева вверх направо.
— А вот и он — легок на помине, — сказал летнаб Халилецкий.
И действительно, с противоположной стороны Днепра низко, почти на сердце бреющем, шел разведчик «анасаль».
Когда Киш с Петром Добровым вернулись, был полдень. К обеду совсем распогодилось, стало тепло. Туман рассеялся, небо стало чистым и ясным. Добров с показным недовольством ворчал:
— Фотографировали — было пасмурно, а теперь вон какая благодать...
И второй полет их начинался с облета Турецкого вала. После того как Петр Добров сделал свои контрольные снимки, Ганя Киш завернул машину по на правлению Армянска. Уже виднелись издали крыши его домов и одиноко стоящие пирамидальные тополя. Внизу — Гнилое море. Мутно-зеленая вода. Пустынные, голые берега...
На Сивашском побережье при появлении самолета-разведчика заговорили зенитные орудия.

И они зашагали в сторону.

Мобилизовались материальные средства и людские силы. Срочно создавались добровольческие фронт красногвардейские отряды. В одном из интернациональных соединений и начинал свое служение революции венгерский летчик Ганс Киш. На планке нанесена шкала с делениями от 1 до 8 и с буквой «П». Поначалу, правда, в роли глаз красногвардейца при автоброневом отряде. Правдами и неправдами удалось ему наконец получить назначение в действующую авиацию.
— Прошу, — сказал командир, — в наш штаб.
И они зашагали в сторону фургона. Гость шел, легко ступая по обледенелой тропке. Командиру конь хотелось спросить, зачем ему трость. И подумал: «А может, она у них по уставу положена»,
* * *
Ганс, или, как его здесь именовали, Ганя, Киш начинал свою летную биографию на старом «фармане». А летать доводилось больше на «анасале» и «эльфауге». Сверху ствольная коробка крышкой закрывается.
Но по душе ему все же почему-то был «анасаль». Внушительнее, солиднее что ли? Словом, когда он увидел эту машину, принудительно посаженную дня два назад нашими летчиками, Ганя Киш не давал покоя техникам. Торопил их с ремонтом. У трофейной машины при посадке лопнуло крепление лонжеронов фюзеляжа около руля глубины. Все остальное в полной исправности.