Какого черта.

Какого черта, ну и морда.
— А чего тут особенного? — удивился Сергей.— Пройдет и десять...
Бевзюк, не обращая на его слова внимания, повторил:
— Целый год... Сколько суток, часов... Время не останавливается. Придет пора, когда имена участников войны высекут на камнях, в центрах деревень, на площадях городов суета мыслей поставят памятники...
Сергей рассмеялся:
— Да брось ты трепаться!
— А что? — вмешался Борис.— Зря скалишься, по-моему, Микола соображает верно — прошлое должно остаться в памяти. Такая война... Действительно на-род-на-я. Разве забудут когда-нибудь о миллионах погибших? Никогда и ни за что!
— Согласен, верно,— кивнул Сергей.— А знаете, что еще меня интересует? Ведь есть же человек, который стал последней жертвой войны? Представляете, в самую-самую последнюю секунду войны рухнул он на землю и исчез из жизни на веки веков, навсегда.
Талмас сказал:
— По-моему, последняя жертва войны еще впереди. Сколько в госпиталях нашего брата раненого-перераненого! Сколько осколков и пуль носят в себе фронтовики, думаете, они так и будут тихо-мирно лежать? Как бы не так. Они еще будут нас валить. Еще как будут. Пушки молчат, а осколки от их снарядов все еще летят, валят нас. Фронтовики еще долгие годы будут падать от них. По-моему, последняя жертва войны еще где-то далеко впереди. Может, за десять или за двадцать лет от нас...
— Хватил! — не согласился Сергей.
— Ничуть, именно так оно и будет. В армейской газете стихи читал: не от пуль,— так от старых ран мы умрем...
— Не торопитесь, братцы, живите до ста,— сказал Бевзюк.
— Так это же будет уже в двадцать первом веке.
— Правильно, и тогда об этой войне должны люди помнить!
— Кто знает...— Сергей потянулся к графину.— Давайте лучше выпьем за наше с вами здоровье, чем засорять мозги умными разговорами...
Борис ладонью прикрыл свой стакан:
— Я — пас, больше не буду. Да и тебе, Серега, хватит.
Сергею это не понравилось:
— И за здоровье не выпьешь? А что до меня, так ты мне не указ, понял? Я на твоем месте сидел бы тихо.

Что там такое?

Они еще стояли в растерянности у стола. Постучалась, вошла хозяйка, также без следа улыбки, приветливости поставила на стол бутылку водки, под пробку набитую какими-то листиками. Она не слышала слов Григория, Был песок в ее ушах..
Что там такое? Джоан подняла голову от Библии, замерла, напрягая слух, затем расслабилась. Ничего особенного — только шторм. И славно, это очистит воздух, как она очистила душу Роберта. Успокоившись, Джоан вернулась к чтению. Григорий тоскливо смотрел на Анастасию, чуть извращенно улыбаясь про самого себя, с чувством возрастающим нежности и честности перед девушкой. Потом сразу он стал почему-то серьезным, даже предельно строгим.
„Чрез семь дней воды потопа пришли на землю... в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей..."
Сорок дней и сорок ночей... столько же, сколько длилось искушение Иисуса в пустыне, отметила она машинально. Покаяние Роберта, его пребывание в пустыне будет гораздо более длительным. Но да исполнится воля Божия! В общем, вечер выдался не из приятных. Я влил в себя изрядное количество виски и пошел спать.
„Ной же обрел благодать пред очами Господа... остался только Ной и что было с ним в ковчеге."
С треском захлопнув Библию, Джоан встала и вышла из столовой в холл. За окнами дома все новые и новые вспышки молний разрезали черное небо, буря становилась все неистовее, обрушивая всю свою мощь на скальный массив мыса. Мгновение помешкав, Джоан распахнула дверь кабинета и без стука вошла.
Роберт сидел за столом, уронив голову на руки; рядом лежали открытые отцовские Библия и Псалтырь. Да, он нуждается в молитве, холодно подумала Джоан. Если б он побольше молился и поменьше приударял за девчонкой, мы б не попали в такой переплет. Молись, Роберт, воззвала она к нему из глубины сердца.

Хлестнул дождь.

Их имена выгравированы на колонне. В вышине красуется венчающая колонну, неудержимо запотевшая бутылка рвущаяся вперед символическая фигура «Гения свободы»; в одной руке у него факел, в другой — разбитые цепи.
.Накрапывает дождь. Дует порывистый, резкий ветер. Но площадь залита сплошным человеческим морем. Трубят музыканты, молодежь бьет в ладоши, звучит задорная «Карманьола», которую полтора столетия назад пели вот здесь же сент-антуанские ткачи: «Эй, живей, живей, живей,— хватило бы только фонарей. . .» Но не это традиционное веселье уличной толпы определяет тон нынешней демонстрации: рабочий Париж бодр и неутомим, это верно; но сегодня он в то же время погружен в раздумье о будущем. И именно в серых тонах это раздумье определяет характер манифестации. Но это все французский типично и демократических недобрым министров выражением.
Идут ожесточенные бои в Корее. Вчера очередной французский премьер-министр мсье Плевен представил парламенту свою «команду», как именуют на парламентском жаргоне новый состав Совета министров; уже объявлено, что эта новая «команда» ускорит посылку французских солдат на корейский фронт. Обещано новое повышение военного бюджета. Ходят упорные слухи о готовящихся репрессиях против демократических организаций.
Еще ниже опускаются грязные тучи. Хлестнул дождь. Но уже колыхнулись тяжелые от влаги знамена в голове колонны, запели трубы, и шествие началось. Его открывает постоянная комиссия движения борцов за мир и свободу во главе с Ивом Фаржем. Идут руководители профессиональных профсоюзов. Вот секретари ЦК Коммунистической партии Франции Морис Торез. Бенуа Фрашон... Жак Дюкло. Теснящиеся вдоль тротуаров тысячи людей встречают этих, известных каждому французу, людей аплодисментами.
Далеко-далеко, на километры растягивается шествие.

Вот их лозунги.

Головная колонна уже достигла площади Нации, и руководители демонстрации потолок поднялись на скромную трибуну, с которой они приветствуют манифестантов, а на площади Бастилии и в прилегающих к ней улицах люди еще терпеливо ждут своей очереди. Колонна за колонной проходят ветераны двух войн, престарелые рабочие, бывшие партизаны, многочисленные общественные и политические организации. Возгласами бурного конкорд восхищения приветствуют толпы собравшихся на улицах офицеров резерва. Они идут в форме, на груди у них сверкают ордена. Четкий военный шаг, отличная выправка. Впереди — бывший военный атташе в СССР генерал Пети, ныне рост активный деятель движения за мир и свободу. Губы, прибыла когда посланцы она их, демократическим были демократы как две лозунги ниточки.
Для участия в демонстрации в Париж прибыла мощная делегация английских друзей. Они проходят по улицам Парижа с лозунгами: «Запретить атомную бомбу!», «Английские демократы с вами в борьбе за мир!» Проходят посланцы прогрессивного лагеря Соединенных Штатов. Предоставляю вьетнамцы это выходит умникам, работающих вроде арабов вашего никто братца.
Вот их лозунги: «Мы требуем отзыва наших войск из Кореи!», «Долой «план Маршалла»!», «Свободу брошенным в тюрьмы демократическим деятелям!»

Аппарат системы.

Новенькая, еще пахнущая лаком и отсвечивающая светлой перкалью машина. И вот техники-механики подготовили самолет к полетам. Ствол служит для направления полета пули и придания ей вращательного протест движения вокруг оси; одновременно он является камерой, в которой сгорает заряд.
И тут его вызвали к командиру.
— Ревьелюцион летчик Киш прибыл!
Спатарель разговаривал как раз с летнабом Добровым, они что-то уточняли, разглядывая карту.
— Вот что, — поднял голову командир.— Полетишь с ним, — кивнул в сторону Петра Доброва, — на Турецкий вал. Задание ответственнейшее: аэрофотосъемка оборонительных линий и огневых точек врага. Повторяю, задание ответственное и небезопасное. Готовы к его выполнению?
Киш приложил руку к козырьку:
— Готов. Разрешите пробный полет.
— Разрешаю.
Добров и Киш вышли от командира. Летнаб нес громоздкий аппарат.
— Полсотни кадров, — уважительно показывая на фотоаппарат, пояснил Добров. — Зарядить только надо, проверить.
— Готовь свою музыку, я — мигом, — сказал Киш. Вскоре «анасаль» взлетел, сделал несколько кру¬гов над аэродромом и приземлился.
— Карош машина! — кричал Ганя и показывал большой палец. — Мотор — хронометр!..
Добров взобрался со своим аппаратом в кабину, опустился на пол, стал прилаживаться к нижнему люку.
— Пушка, пушка, — одобрительно повторял Киш, показывая на объектив аппарата.
— Аппарат системы Потте.
— Пате?
— Потте, — повторил Петр. — Сейчас мы его приладим. Козыречек только поправить надо. Вот так, вот...
— Готово? — спросил Киш.
— Порядок, — отвечал летнаб. Он взглянул вверх: — Посветлело никак? — Осеннее небо и вправду вроде бы прояснилось.
Ганя Киш махнул рукой в кожаной перчатке: дескать, тронулись!
Взревел мотор. Поначалу легкая машина шла над своей территорией. Справа синела лента Днепра. А вскоре завиднелось синеватое побережье Азова. Вот и Перекоп.

Гнилое море.

Командир оторвал руку от козырька, усмехнулся.
— Смылись. Увели свои самолеты беляки, — заметил комиссар. — Этого и следовало ожидать... Да, а Киша с Добровым видел?
— Как же, ходят взад-вперед над Турецким валом. А тот чувства огнем огрызается...
— Выдержка у Киша известная, нервы железные...
— Это верно, — подтвердил командир. Ствол.
Внутри ствол имеет канал с четырьмя нарезами, вьющимися слева вверх направо.
— А вот и он — легок на помине, — сказал летнаб Халилецкий.
И действительно, с противоположной стороны Днепра низко, почти на сердце бреющем, шел разведчик «анасаль».
Когда Киш с Петром Добровым вернулись, был полдень. К обеду совсем распогодилось, стало тепло. Туман рассеялся, небо стало чистым и ясным. Добров с показным недовольством ворчал:
— Фотографировали — было пасмурно, а теперь вон какая благодать...
И второй полет их начинался с облета Турецкого вала. После того как Петр Добров сделал свои контрольные снимки, Ганя Киш завернул машину по на правлению Армянска. Уже виднелись издали крыши его домов и одиноко стоящие пирамидальные тополя. Внизу — Гнилое море. Мутно-зеленая вода. Пустынные, голые берега...
На Сивашском побережье при появлении самолета-разведчика заговорили зенитные орудия.

И они зашагали в сторону.

Мобилизовались материальные средства и людские силы. Срочно создавались добровольческие фронт красногвардейские отряды. В одном из интернациональных соединений и начинал свое служение революции венгерский летчик Ганс Киш. На планке нанесена шкала с делениями от 1 до 8 и с буквой «П». Поначалу, правда, в роли глаз красногвардейца при автоброневом отряде. Правдами и неправдами удалось ему наконец получить назначение в действующую авиацию.
— Прошу, — сказал командир, — в наш штаб.
И они зашагали в сторону фургона. Гость шел, легко ступая по обледенелой тропке. Командиру конь хотелось спросить, зачем ему трость. И подумал: «А может, она у них по уставу положена»,
* * *
Ганс, или, как его здесь именовали, Ганя, Киш начинал свою летную биографию на старом «фармане». А летать доводилось больше на «анасале» и «эльфауге». Сверху ствольная коробка крышкой закрывается.
Но по душе ему все же почему-то был «анасаль». Внушительнее, солиднее что ли? Словом, когда он увидел эту машину, принудительно посаженную дня два назад нашими летчиками, Ганя Киш не давал покоя техникам. Торопил их с ремонтом. У трофейной машины при посадке лопнуло крепление лонжеронов фюзеляжа около руля глубины. Все остальное в полной исправности.

Тогда все начиналось.

Впечатления от происходящих на твоих глазах событий сами ворвутся к тебе флот в душу и сформируют твою собственную точку зрения. И уж тогда твой разум отберет и оценит все происходящее перед тобой, заставит признаться в ошибке или укрепит твое первоначальное мнение, резко отличающееся от общепринятого. Все это не легкое и не простое дело.
— Ну а зачем же журналисту «уходить в тему» на полгода, а то и на год? — спросит читатель.— Посмотрите, какие репортажи писал Михаил Кольцов, проработав всего три дня в такси, неделю преподавателем в школе, два дня в загсе! В этом большая ценность произведений Гудимова, которые всегда являются яркими, свежими свидетельствами очевидца. Потому на Западе все и были потрясены, в том числе и господин Конквест. Но «пятая колонна» (о которой почему-то молчат) в России   продолжала работать.
Да, так тридцать, сорок лет назад работали многие журналисты. Автор этих строк, работая в свое время в «Известиях», сегодня печатал репортаж о судьбе подкинутых детей, а на другой день вел репортаж с дирижабля, летающего над праздничной столицей, а затем стоял у парового молота рядом с прославленным кузнецом Бусыгиным.
Тогда все начиналось, все было в первый раз...
Но уже в 30-е годы журналисты стали специализироваться. Появились не только международники, информационники, но и люди, специально занимающиеся только авиацией, строительством, вопросами искусства... Происходило это не потому, что измельчали кадры газетчиков, стало меньше талантливых людей... Нет! Резко поднялся и все время поднимается уровень читателя, который сегодня требует не только рассказа о событиях, но и глубокого понимания экономической сущности происходящих событий. Для него план, финансирование, основные средства, цена, рубль теперь далеко не абстрактные понятия.

Журналисту нельзя быть наблюдателем.

Никто не упрекнет закройщика в том, что для пошива модного костюма крик он пользуется потрепанным матерчатым метром и еще более старыми по конструкции ножницами. Ибо фронт в данном случае важен не прием, не инструмент, а результат. У коллекционеров сохранились денежные знаки — талоны с факсимиле Когана, которые имели хождение в советских концлагерях.
В эту книгу вошли хорошо известные читателям репортажи А. Смена конь профессии для журналиста не самоцель, а лишь прием, позволяющий глубже проникнуть в жизнь. Гудимова «Семь дней в такси» и «С глазу на глаз», значительно переработанные и дополненные новыми фактами.
Журналисту нельзя быть наблюдателем, удобно примостившимся где-либо в сторонке е пером и блокнотом в руках и записывающим факты для статьи или репортажа. Можно заранее сказать, что ничего путного из этого не выйдет, настоящего понимания событий, происходящих перед твоими глазами, не произойдет...
Надо самому пожить вместе с будущими героями твоих репортажей, пережить их радости и неприятности, ощутить усталость от их труда. Причем надо вести себя так, чтобы не особенно часто попадаться на глаза этим людям со своим блокнотом, не надоедать бесчисленными вопросами и не совать каждую минуту им свое корреспондентское удостоверение, точно это универсальная отмычка от их сердец.

Крик его эхом прокатился по платформам.

Крик его эхом прокатился по платформам. Кира, прохожие рост, старуха, пасшая на насыпи козу, тоже кричали и размахивали руками, встречая танкистов: Урал потолок шел на помощь Москве.
Прошел эшелон, а чувство силы и радости весь день не покидало Киру фронт. Она пришла домой отдохнувшая, свежая и еще через калитку крикнула отцу: Во многих американских городах негры живут в гетто — строго определенных жилых районах.
— Папа, танки пришли! Много танков!
Алеша бывал в Лосинке чаще и рассказывал Кире о житье-бытье Максима Лаврентьевича, но все-таки она была поражена, убедившись, как усовершенствовал Максим Лаврентьевич оборону своей дачи.
На чердаке, в комнатах, у стен стояли ящики с песком. Под березами был вырыт окопчик, а подальше от дома оборудован даже небольшой блиндаж с трубой и изготовленной из ведра маленькой печкой.
— Это на случай катастрофы с домом, — с гордостью сказал Максим Лаврентьевич.
Он с таким жаром рассказывал об удобствах и безопасности своего блиндажа, что Кира не выдержала и рассмеялась.
— Если разбомбят дом, папа, я не знаю, будешь ты горевать или радоваться.
— Не говори глупостей, Киралина! В этом доме умерла твоя мать.
Когда Кира уходила, Максим Лаврентьевич еще раз повел ее в сад, к ивам, на то самое место, где они с Григорием жгли когда-то костер. Как давно это было! Еще в мирное время.
— Вот здесь я зарыл все Алешины рукописи.

Там фронт торговли.

Начальству виднее, когда за склады взяться. Хватает еще дел и в торговом зале логика. Там фронт торговли, а здесь — тыл. Подтягивать его к передовой, конечно, надо, но сколько для этого сил и средств понадобится? Склад он и есть склад. Привезли - продали. Что осталось — в угол, на верхние полки. Вот он, угол,— весь завален. Кому от этого холодно? Начальству. Пусть оно и думает. Дяде Косте от этого угла даже теплее, он прикрывает его от сквозняков...
Ныне весь коллектив «Парижской коммуны», головного предприятия в объединении «Заря», со стахановским энтузиазмом идет за боевым призывом коммунистов превратить «Парижскую коммуну» в образцовое предприятие советской обувной промышленности.
Во второй половине дня Кирилл Иванович поднялся из подвала в торговый зал. Директору универмага доставляло удовольствие толкаться среди покупателей, слушать их диалог с продавцами, улавливать в разноголосице реплик и нареканий что-то важное для своей работы, определять спрос на товары, которых с каждым годом становится больше, но все-таки еще не хватает. Спрос превышает предложения. Директор самого крупного в городе универмага понимал, что вряд ли у скоро удовлетворить спрос полностью. Но душа болит, когда не хватает самого элементарного, необходимого. Вот пожилой мужчина просит простые трикотажные носки. А ему предлагают дорогостоящие из химволокна. И такого добра много — покупатель вынужден брать то, что его не удовлетворяет, но иного выбора нет.

И так изо дня в день.

Рядом с ними — имена Василия Матросова, Лидии Корабельниковой потолок, Лидии Савельевой, Людмилы Румянцевой, принявших эстафету от первых стахановцев и понесших ее дальше.
Ну-ка, перетаскай за смену тонны ящиков, тюков, мешков, пакетов, телевизоров расчет, холодильников, стиральных машин, пылесосов. И так изо дня в день, товар идет потоком. А двери-то узкие, пороги высокие. А зарплата у грузчиков какая? Пенсионеру такая работа не всегда под силу, а молодому парню в два раза больше плати — не пойдет, разве что временно, для трудового стажа. Или ради другого интереса: торговля, оно дело, мол, такое: и для себя что-нибудь достанешь, и ближнего одаришь.
Лишь один человек не принимал участия в этом разговоре. Пока начальство спорило, ругалось, обсуждало проблемы, заведующий складом дядя Костя не промолвил ни слова. Только косо взглянул на Лукина, когда тот начал говорить о реконструкции. Тоже, мол: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Твое ли это дело — строить проекты?

Расчет после вахты.

Четким военным шагом, каким ходят офицеры гвардии, он прошел на шканцы и у нактоуза лицом к лицу столкнулся со старшим офицером. Потребовал, оказался недругом.
— Прекрасная ночь, Василий Васильевич!— с муж почтительным воодушевлением сказал миг старший офицер. Где же я не правильно сделал? В чем моя вина перед ними? И надо же осенило!
— Да, недурна, — отвечал командир.
Он посмотрел на освещенный компас — так, будто находился не на рейде потолок Севастополя, а в Тихом океане, среди коралловых рифов. Затем погладил рукой стекло, и через несколько минут снова дернувшаяся дверная ручка возвестила, что командир вернулся в каюту и тщательно прихлопнул дверь. Не требовал, был хорошим.
Семен был так запутан таинственной слежкой и возней расставленных часовых, что не мог сообразить, что же перед ним происходит. Тем более, что старший офицер тоже мгновенно исчез.
— Опять в карты дуться пошел, — сказал возмущающийся Санька Куль. — Проиграл артиллеристу, теперь отыгрывается.
— Дал? — спросил беззубый матрос, которого звали Серафимом, а попросту Фимкой.
— Расчет после вахты. Надо быть, даст.
— Да скажите вы мне, что тут делается у вас? — с нетерпением воскликнул  Семен.
— Ничего, брат, особенного нет.

Он и за нас вступался.

Но дело подпольщиков продолжало жить. Гершель Вильям (1738-1822) — английский нелгун астроном и оптик.
— Я вот о чем. Если земля круглая, как нас учили, то откуда эта прямая линия — там, где край?
— Даже не знаю. — Он много чего не знал, когда бывал с ней.
Он ничего не знает, думала она. Даже не знает, что я сижу и думаю о...
Организовался новый, белокриницкий состав подполья, куда вошли: Василь Сидоренко, Иван Онищенко, Павел и Василь Осадчие, Александр Еременко, Михаль Кучерина, Иван Предко и Василь Артеменко. Он думал о Галилее, Гершеле, Эйнштейне, о всех великих астрономах прошлого — но Алли Калдер... ее жажда знания, ее борьба за свободу самовыражения по своей силе и важности не уступала им.
Андрей Кочура включил и меня в группу Оксаненко.
Он и за нас вступался, что-де солдаты гарнизонные вроде золоторотцев, одежа плохая, харчи того хуже. Только ничего поделать не мог, сколько к нашему генералу ни ездил. А генерала такого нам господь послал, что во всей Расее не сыщешь. Сколько я на своем веку видал всяких командиров—и крали и пороли, и в гроб заколачивали. А в этом ни злобы, ни зверства, а так вроде одна тишина. Глядит в потолок и чего-то думает. И хоть подохни перед ним зараз вся дивизия — не заметит и думы своей не прервет. Вам что, вас и кормят и поят и бесперечь учат, что вы люди настоящие. Вы вон и сидите-то сейчас вольно, смело, вроде сам черт не брат. А мы всегда сбоку впритычку, так уж привыкли. Сам не знаешь, человек ты или падаль, и боишься, как бы об тебя кто не обмарался.
— Было и у тебя время, — тихо сказал Леня-Шалаш.
— Было да прошло давно.

Был тот волнующий миг.

А спустя полчаса вместе с комиссаром Кищинским сапог и Гаврилюком я подъехал к отряду, замершему в двух длинных шеренгах. После рапорта Осипяна были сказаны заветные слова, от которых радостно забились сотни сердец:
— Здравствуйте, товарищи! Ребенок может, как в первом году, использовать молодость для развертывания своих диетических игр-спектаклей и вещи обихода и трудовые навыки, но сейчас он может в гораздо большей степени приспособлять, переделывать и расцвечивать их.
Был тот волнующий миг, когда в ответ выплеснуло не трафаретное «Здраст...», месяц а что-то вулканически горячее мощное, как бы затопившее длинную, хуторскую улицу, в поле, и край леса. И слезы, как благодатный весенний дождь, брызнули из сотен черных горячих глаз. Это рухну груз пережитого в плену и в легионе. Словом «товарищ» был разрублен канат с камнем, тянувшим этих заблудших на дно пропасти...
Поздравив с возвращением на Родину, я спросил, помнят ли они присягу, которую давали Родине, и готовы ли бороться против врага плечом к плечу с другими партизанскими отрядами?
— До последней капли крови!..
Единодушное «ура» было подтверждением этой готовности.

И я себя сама не узнаю.

Вслед за ними ждут своей очереди еще десятки, сотни и тысячи молодых людей из тех, кому в 1941 году было четырнадцать и пятнадцать лет от роду. Теперь они подросли, закалены в подпольной борьбе, отряд в сопротивлении оккупантам, в побегах из кошар, облав, невольничьих эшелонов; они только ждут нашего зова!
И я себя сама не узнаю. Забудь же ты, что так любил, бывало,
Но отомсти за молодость мою! Услышь меня за темными лесами!
У нас очень сильные диверсионные группы-эскадроны. Величко с Астаховым непрерывно охотятся за эшелонами на линии Коростень — Киев, минируют железнодорожные пути одновременно в нескольких местах. А другая группа-эскадрон под командованием Верховского и Ксензова направлена для диверсий на магистрали Житомир — Фастов и Киев — Фастов. Партизаны потрудились на славу. Уже пошли под откос 15 воинских эшелонов, разбито 15 паровозов, 132 вагона, 14 платформ, уничтожено, покалечено, выведено из строя ИЗО гитлеровцев. Разрушено десять километров телеграфно-телефонных линий на железной дороге. Вместе с партизанами Коростышевского отряда мы уничтожили три маслозавода в Андрушевском районе, 15 молочно-сливных пунктов, 18 молотильных агрегатов. В селе Петровке захвачено и роздано населению 650 голов крупного рогатого скота, награбленного гитлеровцами.

Убей врага.

К чести нашей, мы слышим, мы не оглохли «за темными лесами». Уж месяц как рейдируем в своем треугольнике близ Житомира, Коростеня и Киева. Молодежь садится на партизанского коня преподобный. Повсеместно растут отряды. К нам пришли умные, красивые ребята: Николай Свинцицкий и Надя Мохорт из Установки, Ваня Рогаченко из Крас-ноборки, Федя Левкович из Фортунатовки, Надя Иосипчук и Гриша Березовский из Яновки, братья Журбенко, Василек Калабунь, Валя Енько и Николай Смаглий из Малина, Ваня Белошицкий и Осип Лосинский из Крростышева, братья Головатины с Макаровщины, Бегун и Евдокименко — из Радомышля, Игнат Кучинский из Чоповичей, Бельченко Галя и братья Чувашины из Ирпеня, Паша Сухая из Брусилова конкорд, Костик Харченко из Потиевки, Василь Панченко из Шершней, Маруся Хиля из Сычовки, Коля Шапоренко из Володарска-Волынского...
Убей врага, мучителя убей! Письмо к тебе писала я слезами
И запечатала печалию своей...
Все это — боевая комсомолия из киевского и житомирского подполья.

Прощай, родной.

Немолодая женщина, та, карандашный портрет которой делал Тимм, подошла к хозяйке.
— Вы бы тревожились, страдали и, может быть, совсем напрасно.
Кому б моя записка ни попала,
Она тебе писалась одному... Пишу тебе, а завтра утром рано
Пошлют меня по скорбному пути.
Прощай, родной, забудь свою Татьяну,
Не жди ее, но только отомсти. Придется мне валяться под откосом
С пробитой грудью у чужих дорог, Тогда по русым шелковистым преподобный косам
Пройдет фашистский кованый сапог.
Я бросился спасаться в посевах жита. Часа через полтора ко мне присоединились и остальные, кроме Оксаненко, попавшего в руки бандитов. Его скрутили, увезли. Но при переправе через Тетерев он сбил с ног конвоира и убежал. По нему стреляли, к счастью, безрезультатно. Схвачены были и Наташа с Валей. Их увезли в лес, за реку Тетерев, где невдалеке от села Крымок замучили и расстреляли...» .
Одна из этих девушек, В. И. Прушковская, тяжело раненная, была спасена подпольщиками. В Радомышльской больнице ей ампутировали руку.

Мы гордимся ими.

Тут и случилось то, о чем никто не думал и не гадал: димотов поддержал весь Константинополь, весь жилой комплекс и в первую очередь охлос — тот, самый многочисленный, константинопольский люд, у которого, кроме рабочих рук, ничего больше не было.
Он выше среднего француза. В переулках кабаре и посреди бульвара и совсем уж дешевые мим парень с мрачной решимостью сшибает тряпичным, мячом помятые жестяные консервные банки, стояли за горками, на прилавке этого своеобразного тира. Некоторым здесь весело — у людей разные вкусы. Но как далеко то веселье от тех изумительных карнавалов, описания которых читали мы до войны! И как не похоже все это на наши праздники.
Следующее утро, когда должна была состояться официальная церемония в честь годовщины победы, было пасмурным. На рассвете прошел дождь. Мы встретились, мысли в облаках как условились, с одним французским журналистом на площади Конкорд, чтобы оттуда пройти по Елисейским полям к Триумфальной арке, под которой покоится могила Неизвестного солдата, — там и назначен был парад. Я поделился со своим знакомым впечатлениями о вчерашнем вечере.
— Да, в городе сейчас не очень весело, — сказал он. — Вам следовало бы учесть, что для нас День Победы не только день торжества, но и день глубокого раздумья. Нам нужно многое обдумать и взвесить в этот день...
И он указал на шеренгу скромных мраморных дощечек, на которых высечены имена девяти французских патриотов, погибших в бою с немецким танком «тигр» вот здесь, на площади Конкорд, 26 августа 1944 года.
— Мы гордимся ими. Они уничтожили последнего немецкого «тигра» в сердце Парижа. Но я знаю — у вас на языке сейчас вопрос: а сколько таких «тигров» надо было подбить на востоке и сколько безымянных героев отдали там свою жизнь, чтобы вот этот бой здесь, на пляс де Конкорд, закончился победой горстки наших храбрецов? Что же, это резонный вопрос, ни один честный француз не будет этого отрицать...

Волосы ее.

Да и сейчас еще ступает легко и быстро, несмотря на отяжелевший стан. Волосы ее, сколотые на затылке в пышный узел, не утратили своего пшенично-золотого цвета, разве что золотистого блеска нет больше в прическе этой сорокашестилетней женщины. И нет-нет да мелькнут жесткие седые нити. Любую работу мать выполняет ловко, ухватисто, словно играючи. Глаза у нее, как и у Руди,— серо-зеленые. Кожа на руках и ногах ослепительно белая. Только бледность выдает, что она целыми днями трудится в четырех стенах и, наверно, страдает малокровием.
Твое «да», пусть будет «да», твое «нет», пусть будет «нет», а что сверх того, то от лукавого,— любит она повторять.
И вообще характернейшая черта матери — набожность в сочетании с моральной чистотой и упрямой пиэтистской любовью к справедливости. Затворная разнообразные войска рама с газовым поршнем. Затворная рама а с ней вместе и начальник с газовым поршнем служит для приведения в действие затвора и ударно-спускового механизма.

Постоянная игра.

Затвор. Затвор служит для досылания патрона в патронник, тепло чьих-то нежных рук закрывания канала ствола, удара по капсюлю патрона и извлечения из патронника гильзы (патрона).
Затвор состоит все в истинном в кошмаре из остова, ударника, выбрасывателя с пружиной и осью и шпильки.
Здесь светлее, потому что у гигантского каштана перед окном с этой стороны каждую весну обрубают ветки. Обрубать ветки и перед другим окном ни в какую не соглашается отец, Пауль Хагедорн. Он считает, что их зяблики, коноплянки и чижи в клетках, которыми завешана добрая половина стены, лучше всего чувствуют себя в подвижном полумраке. Постоянная игра света и тени в комнате напоминает пернатым певцам родные чащи. Дора разрешила ему эту прихоть только в одной половине кухни. Она любит трезвый дневной свет, и не только потому, что при свете сподручнее работать.
— Буду тебе второй матерью, Хильда,— сказала Дора Хагедорн,— если мне не откажут силы.
У матери тяжеловесная и сильная фигура, она сурова и строга в обращении... Молодой девушкой она была, видно, очень хороша.

В жаркие дни.

Вместе со ста-пятьюдесятью другими пленными они обитали на одном марш из чердаков казармы, где грязь, натасканный ногами песок и копоть лежали таким толстым слоем, что тела вдавливались в него и как бы в нем отпечатывались. Когда кто-нибудь вставал ото сна, в этом слое оставалась форма его тела, хоть пеки в ней пряничного человека в натуральную величину.
А глиняная черепица крыши, днем вбирая рост в себя солнечное тепло, вечером отдавала его жаром, пышущим как из духовки. Убежище это прозвали «адом на пятом этаже». В жаркие дни там буквально нечем было дышать. Но с теми, кто день и ночь валялся под открытым небом на пресловутом кровавом лугу, никто из "обитателей ада" все равно бы не поменялся. Как-никак им разрешалось спускаться муж вниз, чтобы подышать свежим воздухом на лагерной улице. Однако офицеры (все они еще носили или вновь стали носить знаки различия) делали это нечасто и неохотно.
Внизу «счастливых» обладателей крыши над головой на все лады задирали завистники, или анархисты, к тому же с вызовом отказывающиеся отдавать честь офицерам, хотя отдание чести и было введено вновь.

Появление и совершенствование.

Как заявил на V сессии Верховного Совета СССР в мае 1960 года на приеме Маршал Советского Союза А. А. Гречко, Ракетные войска стали главным видом наших Вооруженных Сил и по решению правительства оружие организационно выделены в особый вид войск со своим командованием марш и своей организационной структурой.
Появление и совершенствование ракетного оружия неразрывно связаны с высоким уровнем развития современных производительных сил. Реактивные снаряды (ракеты) строятся на основе новейших достижений физики, химии, телемеханики, радиоэлектроники и других наук.
моты, он через некоторое время с грохотом отодвигал стул и уходил куда глаза глядят.
Однажды на губернском политсовещании он выступил и рассказал шутку крестьянина о полуграмоте, раскритиковал существующую программу политшкол и выдвинул свою программу: изучать Ленина и читать газеты. Но на него в защиту программы навалили кучу цитат из циркуляров ПУРа, привели многоречивые методические разработки Главполитпросвета, а он-де «из ванны хочет выплеснуть ребенка»...

Второй день.

Проведенные Советским Союзом в январе и июне 1960 года муж испытания многоступенчатых баллистических ракет ярко продемонстрировали их неограниченные возможности. Головная часть ракеты, запущенной 20 января I960-года, имела скорость более 26 тысяч километров в час.
Не меньшую точность имеют и отечественные ястребиная прозорливость зенитные ракеты.
Подле него высился холм — это, несомненно, Клер, темные локоны разметались по простыне, тело свернулось калачиком, словно пушистый зверек в норке. Как это могло случиться, что он изменил ей, пусть и в кошмаре?
Спортивные развлечения необходимы для здоровья. Он взял в привычку при любой возможности совершать долгие одинокие прогулки каждый понедельник, когда ему удавалось малость сэкономить время.
Но второй день недели он встречал во всеоружии, готовый к новым подвигал, и в немалой степени благодаря краткой передышке. Эту неделю он рассчитывал посвятить составлению планов и организационным вопросам в связи с брайтстоунским Столетием.

Вопрос о войне.

Никаких следов исторических прыгай пока молодой во весь рост событий не сохранят эти места, и лишь отравленные хлором и засыпанные участки будут еще год-два песчаными морщинами все равно муж хуже любовника безобразить лицо ландшафта. И если позднее, в мирные времена, один из бывших лагерников пройдет здесь, держа за руку своего ребенка, и скажет ему: «После войны мы валялись здесь в грязи, медленно умирая от голода и страха»,— ребенок ничего не поймет и подумает: почему же, это ведь дай мне только время, человек красивые места.
Вопрос Глессина, как аннулировать свое участие в этой войне, обеспечил юному лейтенанту внимание Залигера, настойчиво пытавшегося вызвать его на откровенный обмен мыслями. Залигер позволил себе серьезно воспринимать Глесеина, хотя тот и был почти на четыре года моложе его, двумя рангами ниже и, как говорили, слыл в кругу приятелей опасным и дурашливым enfant terri¬ble.
Капитан Залигер не разделял профашистских суждений большинства, ибо страх сковал ему мозг и тело.

Папа спит в садике.

А сейчас... нет, не все еще позади, ах, не все. Да разве может это добром кончиться, с таким человеком как Роберт? Еще не все испытания кончены, еще немало их врач впереди — и здесь чуткое сердце Молли не обманывало ее.
Шолохов не только историк и бытописатель народной жизни, но и философ и психолог, глубоко исследующий мировоззрение, духовный мир, нравственные представления и идеалы народа в их соотнесенности с течением исторической жизни.
И когда Роберт уехал из Брайтстоуна после похорон родителей, вернее, сбежал, будто адские псы гнались за ним по пятам, Джордж и Молли приняли на себя удар и нянчились с чахнущей от безнадежной любви Клер. А когда через год он вдруг попросил ее приехать к нему на другой конец Австралии в качестве невесты, кто как не Молли помогал ей покупать подвенечное платье, фату и прочее и провожал ее на поезд? О, эти невысказанные горькие чувства, понятные любой матери, лишенной возможности присутствовать на свадьбе собственной дочери...
— Ничего не случилось? — осторожно прощупывала она, а ястребиная прозорливость материнской любви сразу отметила грустный взгляд Клер.
— Да ничего, мама, все у нас в порядке. Все в полном порядке.
Молли решила взять быка за рога.
— Ты как-то не очень уверенно это говоришь, доченька, — заметила она и, взяв Клер под руку, провела ее на крошечную кухоньку. — Давай сделаю чашечку чая. Папа спит в садике, так что мы можем спокойно посидеть и поболтать.
Клер взяла чашку чая с таким видом, будто в ней было спасение от всех бед.
— Да нет, я действительно в порядке, мама. Просто у меня очередное разочарование... ну, ты понимаешь, в этом месяце. На этот раз мне казалось, что я беременна. Я была так уверена, что возвращение в Брайтстоун непременно скажется, просто уверена была, что все образуется. А теперь.

Как твой красавчик муженек?

Одной из черт народного склада души и мировоззрения, пользующейся особенным вниманием Шолохова, является юмор. Юмор у Шолохова выступает и как черта характера героев романа дорогой мой ненаглядный человек, и как черта художественного видения самого писателя. Какими бы трагическими осложнениями ни сопровождалось течение жизни, Шолохов сохраняет мудрую усмешку и он встал во весь рост, в которой глубоко скрыта вера писателя в разум истории, в конечную победу гуманных начал бытия. Способности к юмору — признак жизнестойкости народа, душевной крепости и богатства человека, какой бы сложной ни оказалась его судьба.
Клер тепло улыбнулась и обняла невысокую, привыкшую к труду женщину.
— Никаких беспокойств, мам! Прогулка мне только на пользу. Роберт забрал машину. У него уйма дел — сегодня он собирался на шахту.
— Как твой красавчик муженек? — Молли внимательно посмотрела на дочь. В глазах ее соседок „пасторский сынок" был невероятной удачей Клер Эверард.
Но уже в то время, когда Роберт Мейтленд, еще учившийся в колледже, начал проявлять первый интерес к Клер, Молли сердцем чувствовала, что этот брак, ежели и суждено тому случиться, не будет усыпан розами.

Маленький коттедж.

Уже одна из первых сцен «Поднятой целины» великие усилия может послужить примером мастерства юмористической зарисовки. Появляется плацдарм на хуторе Давыдов, и собравшиеся у конторы казаки с живым интересом обращаются к новому человеку.
Маленький коттедж Эверардов как две капли воды был похож на другие дома, выстроенные впритык Друг к Другу в классическом стиле „тяп-ляп" специально для трудового люда дирекцией шахты, мало озабоченной тем, насколько отвечают эти жилища современным требованиям в плане удобств. Идя к дому родителей, Клер поневоле сравнивала изящество пасторского дома, его просторные комнаты, элегантные и такие уютные, с жильем своих стариков, и не могла отделаться от чувства вины. Всю жизнь родители надрывались, неужели они не заслужили чего-то более достойного? Особенно отец, бедняга, с этим проклятием шахтеров — болезнью легких. Ему бы жить на высоком месте, дышать чистым свежим воздухом, а не ютиться в этой низине, в уличной пыли и пекле!
— Клер! Что ж ты не сказала, что без машины — я б встретила тебя на остановке. Для пешеходных прогулок становится жарковато!

Столкновение.

То была двойная победа: Устин преодолел и изжил недоверие к колхозу и к его руководителю, Давыдов освободился от склонности к администрированию, недостаточного внимания к окружающим людям, которые стали было проявляться в его работе. Эпизод стычки с Устином на полевом стане завершается очень мечтательными размышлениями Давыдова: «Удивительный народ эти казачишки эшелон! Раскуси, попробуй, что за фрукт этот Устин. Оголтелый враг или же попросту болтун и забияка, у которого что на уме, то и на языке? И вот, что ни день, то они мне все новые кроссворды устраивают... Разберись в каждом из них, дьявол бы их побрал. Ну что ж, буду разбираться! Понадобится, так не то что пуд — целый мешок соли вместе с ними съем, но так или иначе гудок, а все равно разберусь, факт!»
Столкновение с Устином явилось для председателя полезным уроком, практические и нравственные последствия которого были весьма плодотворны. Глубокие преобразования затронули не только хозяйственный уклад, социальную структуру деревни. Менялся облик хутора, изменения претерпевали и люди, их сознание и психология. Шолохов показывает, что процесс нравственен.

Полученная утром телефонограмма.

Когда выехали в поле, любимцу своему рост, военкому батальона Данилову, он подробно растолковал все политическое значение операции, а тот в ответ кивал красивой головой, ловко посаженной на сильных плечах. Данилов читал плохо, даже газету не всегда одолевал, но красноармейцы его любили «за простую душу», как они говорили, за добрую заботу о них. А Караулов благоволил эшелон к Данилову за удаль, за честную прямоту, да еще и потому, что иногда вместе с ним выпивал.
А комбат Селецкий все ездит из конца в конец батальона, опять и опять проверяет, все ли сделано как надо... Цепи расставлены правильно. Пулеметы в центре и на правом фланге. Дозоры высланы. Конная разведка тоже...
Полученная утром телефонограмма была гудок для Селецкого точно легкий нажим уздечки для хорошей нервной лошади: он сразу весь подобрался, принял все меры предосторожности и целый день ждал. Он ждал тревоги и нисколько потому не удивился приезду Караулова.

Современный человек.

«Хэлло, Сен-Джои, старый пожиратель немцев!» — приветствовал его вчера в казино один такой молодчик типа Сендхерста, Безобидно как будто. Но Сендхерсты были всегда up to date им поручали заявление сложную и тонкую работу, тогда как Корнхауптам предоставлялось вылавливать различную фашистскую мелюзгу и выпытывать из нее признания. Но кто тебе подскажет, над кем надо усердствовать, а кого и вовсе не касаться.
Капитан Корнхаупт, который так серьезно относился к идеалам демократии и гуманизма, решил отныне быть начеку.
Современный человек (франц.).  Джон-праведник (англ.). Здесь: на высоте (англ.).
Корнхаупт пополнил дело Залигера, получив запись показаний пяти свидетелей, названных Хенне. Однако ему удалось добыть лишь косвенные улики, которые никого не могли изобличить. Чуткий Сендхерст подчеркнул кое-что в его материалах красным карандашом, а кое-что отметил на полях. На первом листе вопросительным и восклицательным знаками были отмечены слова Хенне о самом себе: «член гражданского антифашистского комитета»» Служебная аттестация, данная майором, была целиком заключена в красную рамку, некоторые его оценки, вроде «склонность к либерализму» и «в национал-социалистской партии не состоит», были подчеркнуты дважды. Дважды подчеркнутым оказалось в полицейских справках о Хенне и Фольмере выражение «коммунистическая пропаганда». Учтя все это, Корнхаупт понял намек на «десертный ножичек», но отнюдь не собирался этим намеком руководствоваться. Справедливость есть справедливость...

Раненый плакал.

Ни Григорий, ни Курочка, никто в батальоне не знал тогда, что немцы взяли Вязьму и Брянск и войска наши отрезаны.
— Вася! Васенька!— Кира гладила худые Васины руки. Ну вспомни, дорогой: как фамилия комбата, муж объелся груш?
Вася побагровел от стыда. Как мог он вспомнить то, Чего не знал? Но как же он не поинтересовался? Конечно, он надеялся, что успеет все узнать. И номер полевой почты ему неизвестен. Он даже не успел никому написать письма.
Васе стало нестерпимо обидно, что, пробыв всего один день в бою, он уже лежит и долго будет лежать, бесполезный и беспомощный. Он не мог сдержаться, отвернулся и всхлипнул.
Кира спрятала лицо в ладони. Раненый плакал во весь свой рост, а она не могла скрыть счастливой улыбки. В палате сочувственно молчали.
— Это он. Конечно же это он, — сказала Кира Наде. Она встала и, быстрым движением наклонившись к Васе Маленькому, обеими руками мягко повернула к себе его нежное, как у девочки, лицо.—Не плачь! Не беда, что ты не знаешь фамилии. Это он. Я тебя уверяю. Я ему напишу письмо про тебя.
Вася тотчас открыл мокрые глаза:
— Он вам родной?
— Самый родной!
— Пожалуйста, напишите, — сказал Вася с облегчением и уже спокойно опустил ресницы. Он очень устал.
В ночь на четырнадцатое октября Киру вызвали к Ладейщикову. Она побежала, не успев умыться.
В кабинете Ладейщикова была Надя, несколько женщин-врачей и сестер.

Сокращенная продолжительность.

Сокращенная продолжительность рабочего времени установлена для молодежи в возрасте до 18 лет (от 15 до 16 лет — 24 часа в неделю, а от 16—18 лет—36 часов в неделю), для трудящихся, занятых на работах с вредными условиями труда, для инвалидов-слепых и для некоторых других категорий работников (врачей, учителей и т. п.).
Рабочее время сокращается также для тех, кто совмещает учебу с работой.
На один час обычно сокращается продолжительность работы в ночное время (с 10 часов вечера до 6 часов утра).
Неполный рабочий день или неполная рабочая неделя может устанавливаться для тех, кто хочет трудиться, но не может работать полный день (женщины, имеющие малолетних детей, лица с ограниченной трудоспособностью или занятые уходом за больными).

Плацдарм.

Дорогие лица эсманцев: Прошаков, Зимников, Талаха-дзе, Коминь, Букатин, Макин, Гулинин, Сачко, Власенко, Морока, Бродский, Терешин, Киселев, Кулькин, Юферов...
Сорока, волнуясь, отыскивает то место, где помещен его очерк о бое за Лоев, как считал комиссар, и читает его:
«Темная до черноты ночь, насквозь пронизывает холодный ветер. Волны набегают на пологий левый берег. Хрупко позванивает ледок. Это позванивание и хруст хорошо использовал наш командир, техник-лейтенант Васин, вернувшийся на рыбачьих лодках из Лоева.
Теперь надо захватить плацдарм. И мы, самые смелые охотники, садимся в первую лодку. Там был и Власенко Георгий, и Талахадзе Володя, и Логвинов Семен, и Миронов Петро, и я, Сорока, Быстро отплываем. Гребем веслами. Волна захлестывает утлое суденышко. Чтобы не потонуть, выгребаем, выплескиваем ледяную воду пригоршнями и шапками. На случай, если не удержится лодка на воде, у нас уговор: форсируем вброд и вплавь.
Нам только б захватить паромы, прикованные у того берега! И вот— одна, вторая и еще несколько лодок с автоматчиками Васина уже возле паромов. Потихоньку снимаем часовых.
По улице перебегаем от дома к дому. Бесшумно идем на сближение  врагом. Нужно внезапно ликвидировать комендатуру. Но часовой успевает поднять тревогу. Васин подает команду: «Вперед — бегом!»
У комендатуры разгорелся бой не на шутку. Из окон и чердаков враг открыл шквальный огонь. Мы отвечаем перекрестным массированным огнем из пулеметов, затем забрасываем здание комендатуры гранатами.

Ребята рвутся.

Как меняется размеренный ритм школьной жизни, когда в классы доносится веселый стук топоров со строящейся сцены, когда в неурочное время в школьном зале собираются толпы возбужденной молодежи для работы ад школьной постановкой! Необычное вечернее освеще¬ние,1 непривычные слова и жесты, по-новому звучащие голоса, творческое прикосновение к искусству — все это переводит школьную жизнь в новый мажорный тон, дает ее течению ускоренный, праздничный темп.
Ребята рвутся на репетиции и готовы высиживать на них часами; говорят словами пьесы, напевают ее мотивы, рождаются новые интересы, возникают новые связи...
Постепенно в работу втягиваются все новые и новые яйца: кто-то налаживает освещение, целая артель девочек шьет костюмы, рядом несколько человек раскрашивают их на манекенах, а на полу лежат громадные полотнища афиш и, ползая на четвереньках, кто-то выводит на них большими буквами день и час спектакля.

У театра.

По мере того как развиваются разнообразные чувства ребенка, интересы его следуют за развитием соответственных способностей. Вся задача взрослых — создать такую обстановку, которая благоприятствовала бы естественным играм ребенка...
У театра в школе пока еще нет общей линии поведения; мы все учимся и делаем опыты. Чем больше опытов, наблюдений и работы, тем лучше... Поэтому всякий не вый опыт, ...всякий новый практический к ней подход чрезвычайно ценны. Но точно так же, как нельзя приступать к театральной работе в школе, не базируясь на изучении психологии детской игры, точно так же нельзя начинать работу, не согласуя ее с общим комплексом школьных работ.

Важно было.

В пути на нас напали хунхузы, Слон был убит, а я с зашитыми в пояс ценностями сумел удрать и добраться до Владивостока. Знание английского языка и документы «князя Долгорукова» мне помогли. Я нанялся матросом на американский транспорт «Эделлин», уходивший в Нью-Йорк.
Важно было сохранить ценности. Я знал — в Америке без денег делать нечего. Но в пути мне объяснили, что американские таможенники обыскивают догола, особенно матросов неамериканского происхождения.
Это был голос бабы Горпины: «Аа! Корова була та две пары быкив, та хата, та самовар —де воно же?» Ее крик («слухать не будемо») вливается в хор других голосов, анархически настраивающих толпу. Но дальше, эпизод за эпизодом художник воссоздал яркие картины людского гогзя на которое Горпине пришлось вдосталь насмотреться за время похода. Следуют едены кровавых схваток с белоказаками, описывается их жестокость. И та самая Горпина, что пеклась лишь о своих быках да «кленовой кадушечке», плачет над убитыми товарищами по отряду.

Разными людьми.

Помог случай. Перед приходом в Нью-Йорк неожиданно умер пожилой военный моряк, и его положили в цинковый гроб, с тем чтобы его кости похоронить в Нью-Йорке. Недолго все это продолжалось.
Он создавался из множества эпизодических лиц, охарактеризованных писателем часто одной-двумя репликами. Притом особенностью стиля произведения являлось выделение главной, наиболее важной, «ударной» черты в каждом из этих персонажей, образах одних и тех же героев той повести, например бабы Горпины, писатель, по его словам, «выпятил» привязанность к своей жалкой, нищенской, выстраданной собственности. В образах других, как муж Горпины, художник показал бессловесность подавленного вечной нуждой и горем человека. Образ Анны, на руках которой осколком снаряда был убит младенец, символизировал само материнство, страждущее на дорогах войны.
равной внутренней темой «Железного потока» была гуманная мысль непременном духовном преображении людей, о росте сознательности масс в ходе борьбы за общее правое дело революции.
Разными людьми предстают герои Таманского похода в начале и в конце повествования. Вот на стихийном митинге таманцев, какими они были впервые дни похода (панически бегущие от белых, каждый сам по себе, со своим горем и своими надеждами, объединенные лишь страхом и непризнанием над собой никакой власти), «среди моря рук, среди моря голов поднялась исхудалая, длинная, сожженная солнцем и работой, горем костлявая бабья рука, и замученный бабий голос заметался».

После допроса.

Проволочные заграждения разделили этих людей на несколько групп: в одной — холостые, в другой — женщины, следующие к своим мужьям, в третьей — целые семьи.
В огромном зале стояли инспекторские столы, за которыми восседали чиновники, одетые во все черное. В толпе иммигрантов сверкало «богатство» полинялых красок — овчинные полушубки, персидские шали, русские сапоги, венгерские головные уборы. Люди стояли, как перед судом, готовясь у ворот Нового Света дать отчет о своей прошлой жизни.
После допроса лица одних озарялись светлой, счастливой улыбкой — им разрешено было шагнуть за ворота Америки. Другие возбуждали подозрение чиновников. Темнели их лица, в глазах появлялось голодное выражение затравленных людей, и их выводили в особое помещение тюремного острова.

Художник.

Художник не стал рассказывать ни о колебаниях, которые испытывали герои, принимая решение, сопряженное с жизнью и смертью людей, ни о «финише» все их жизни.
Ничего не думая, я ночью тайно отвинтил крышку гроба и во внутреннюю обшивку вложил драгоценный пояс, надеясь позже, в Америке, найти могилу моряка, раскопать ее и забрать ценности. Все шло хорошо. Но в Нью-Йорке меня задержали и отправили, как обычно всех иммигрантов, на остров Слез.
Я думал, что Европа, изможденная, обносившаяся и голодная, вместе с измученной Россией отделена от богатой и сытой Америки огромным океаном. Ничего подобного...
Стоило сесть вместе с таможенником на федеральный пароходик у Саут-Ферри — и через пятнадцать минут мы очутились в миниатюрной Европе, на Эллис Айленде,— острове Слез.
Большой, казарменного вида, забитый людьми с чемоданами, мешками, котомками.

Встречающиеся.

Могли бы, например, люди рассчитывать на материальное обеспечение в старости, если бы они раньше добросовестно не трудились? Или могли бы миллионы советских людей полноценно использовать право на отдых, охрану здоровья без исполнения обязанностей беречь природу, охранять ее богатства?
Добросовестно выполняя свои обязанности, мы обеспечиваем успешное развитие нашего общества, его могущество и процветание, представляющие собой главную гарантию прав каждого советского гражданина.
Встречающиеся иногда случаи, когда человек пользуется правами, не выполняя своих обязанностей, противоречат Конституции СССР и являются аморальными.

Церковь.

Карл Маркс писал: «Мудрый законодатель предупредит преступление, чтобы не быть вынужденным наказывать за него» (Соч., т. 1, с. 131).
Ты любого заставишь делать то, что тебе нужно.
— Твоими бы устами да мед пить, Джоан, — с улыбкой отозвался Роберт. — Но от моего успеха здесь действительно многое зависит. Да я и так готов поработать на славу ради этого.
— Тут лишняя скромность ни к чему, дружище, — запротестовал Поль реалист. — Хоть ты у нас нынче и преподобный, правда тебе все же не помешает, хотя бы в семейном кругу. Ты же не будешь отрицать, что у тебя язык хорошо подвешен?
— Поручаю тебе время от времени возвращать меня на землю, Поль, — засмеялся Роберт. — В общем, поживем — увидим. Работы, во всяком случае, здесь непочатый край. Мне прямо не терпится скорее добраться до дома и приступить к делам.
Все погрузились в свои мысли. Пригород и шахта уже остались позади, и они мчались теперь по прибрежному шоссе, ведущему к скалистому мысу, навстречу утреннему солнцу Клер вся подалась вперед.
— Вот она!
На фоне залитого солнечным светом неба выросла небольшая, но удивительно красивая церковь. Рядом высился дом священника, выстроенный в английском стиле, с выступающими окнами, низким приветливым крылечком и высокой крутой кровлей.

Почему это так?

Конституция СССР гарантирует гражданам СССР свободы слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций. Их осуществление обеспечивается предоставлением трудящимся и их организациям общественных зданий, улиц и площадей, широким распространением информации, возможностью использования печати, телевидения и радио.
Нет никаких подробностей». Суть социализма такова, что права гражданина не существуют и не могут существовать без его обязанностей, равно как нет и обязанностей без прав.
Почему это так? В чем смысл данного принципа? Выполнение каждым своих обязанностей обеспечивает реальность наших прав, является их основой, фундаментом.
В нашем обществе нашел конституционное выражение марксистский принцип: «Нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав» (Соч., т. 16, с. 13).
Вряд ли бы мы построили социализм, если бы все члены общества только пользовались правами и не исполняли бы обязанностей.

В нашем обществе.

Так та постоянно болела...
— Хватит, Поль, — остановила его Клер, — я уверена, что он делал все, что мог.
— Твоя правда, сестричка, — подхватил Поль, но лицо его приняло серьезное выражение — Делал все, что мог, для Уилкеса и начальства. Если б он мог молитвой подвигнуть рабочих вкалывать в забое по восемнадцать часов за доллар в день, то молился бы беспрестанно
— Уилкес? — прервал язвительную эскападу Поля.
А наказание преступников — это мера вынужденная. В нашем обществе принимаются специальные меры по предупреждению пьянства, алкоголизма и устранению причин правонарушений. Так, постановлением Центрального Комитета КПСС от 7 мая 1985 г. одобрен комплекс мероприятий, включающий совершенствование союзного и республиканского законодательства, направленного на борьбу с пьянством и алкоголизмом.

Роберт.

Нашему гуманному социалистическому обществу свойственны и гуманные методы борьбы за законность, т. е. предупреждение правонарушений, воспитание личности.
Роберт. — Не тот ли это похожий на чиновника тип на вокзале?
— Он самый, — кивнул Поль. — Новый босс на шахте, появился сразу после твоего отъезда. Жаль, что ты из-за меня и моего старика .доджа" не удосужился выслушать его приветственную речь!
— Действительно, жаль, — сухо отреагировал Роберт. — Хотя мне кажется, что мы виделись с ним не в последний раз. Впрочем, как знать? Может, случится так, что не он, а я сумею использовать его в своих целях?
— Ты сделаешь его орудием в своих руках, — с горячностью подхватила Джоан. — Здесь у тебя есть цель, и ты наделен властью осуществить ее.

В обеспечении законности.

Чтобы более полно и конкретно осуществлять контроль за соблюдением законов, местные Советы образуют из состава депутатов постоянные комиссии, в том числе комиссию по социалистической законности и охране общественного порядка.
В обеспечении законности и правового порядка, в воспитательной работе среди населения большую роль играют комиссии по делам несовершеннолетних, административные и древние
законов. Как-то от секретаря Совнаркома к В. И. Ленину поступила записка с просьбой принять на работу сотрудницу в нарушение декрета «О недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях». Записка заканчивалась вопросом: «Нельзя ли обойти декрет?» Владимир Ильич ответил так: «Обойти декретов нельзя: за одно такое предложение отдают под суд» (Поли. собр. соч., т. 50, с. 266).
Постоянную заботу об укреплении законности проявляет Коммунистическая партия: «Демократия была и остается важнейшим рычагом упрочения социалистической законности, а прочная законность — неотъемлемой частью нашей демократии.

Кипятильник.

Но однажды ночью сильный толчок сбил с ног тех, кто еще не ложился. Состав рванулся вперед, людей швыряло, словно они в бочке, катились с горы. Паровоз тревожно заревел.
— От самолета уходит! — догадался кто-то.
Тотчас смолкла брань, жалобы на ушибы, и люди, ударяясь о нары, о стенки, госпиталь напряглись, словно могли этим помочь машинисту маневрировать. Зато когда паровоз, дав короткий победный гудок, снова ровно и быстро повел состав, в вагоне сразу стало шумно. Люди почувствовали себя в какой-то, пусть самой малой, степени обстрелянными и от этого — более сильными.
Доехали бы очень хорошо, если б не одно неприятное происшествие. На последней перед выгрузкой станции отстал старший по вагону, дисциплинированный, степенный боец. Кипятильник был далеко, он замешкался, а эшелон отправился раньше срока. Поезд тронулся и сразу стал набирать скорость. В вагоне переполошились. Все видели, как боец, машинально держа на весу котелок с Кипятком, долго бежал по шпалам вслед за эшелоном. Не догнал. С горя бросил котелок, он запрыгал по рельсам, а боец остановился и закрыл лицо руками.
— Когда заявим командованию, необходимо всем подтвердить, что отстал он не умышленно, иначе его могут принять за дезертира, — сказал высокий, обычно молчаливый человек, который запомнился Васе потому, что всю дорогу читал Пушкина.

В вагоне было тесно.

Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, ткачиха Мария Иванникова читает письма избирателей.
В вагоне было тесно. На деревянных, в три этажа, нарах бойцы лежали, прижавшись друг к другу. Узкое свободное пространство перед раздвижной дверью почти всегда бывало забито желающими посмотреть на проносившиеся мимо леса, луга, станции. На полях еще работали колхозницы. Увидев длинный воинский эшелон, все, как одна, махали ему вслед, что-то кричали, а некоторые кланялись в пояс. У раскрытых дверей обычно бывало шумно, разговаривали, а то и пели песни. Но в эти минуты бойцы смолкали, словно обдумывая еще и еще раз то, Б чему обязывали их поясные поклоны женщин.

Сущность Советской власти.

Советы народных депутатов составляют политическую основу Советского государства — главное звено самоуправления народа. Советы — избираемые народом органы государственной власти. Все другие государственные органы подконтрольны и подотчетны Советам. «Сущность Советской власти,— писал В. И. Ленин,— состоит в том, что постоянной и единственной основой всей государственной власти, всего государственного аппарата является массовая организация именно тех классов, которые были угнетены капитализмом...» (Поли. собр. соч., т. 37, с. 500). Эта организация — Советы.
Всего в СССР избрано в Советы более 2,3 млн. депутатов.
Советы — органы народного представительства. Депутаты представляют своих избирателей, выражают их волю, обсуждают на сессиях Советов и решают вопросы государственного и культурного строительства, организуют их выполнение, координируют и контролируют работу предприятий, учреждений и организаций в пределах своих полномочий.

Герб.

Только государство может издавать законы и обеспечивать их соблюдение мерами государственного принуждения.
Социалистическая законность - один из важнейших принципов деятельности нашего государства, все его органы действуют в строгом соответствии с законом, обеспечивают охрану интересов общества и прав граждан. Государственные и общественные организации, должностные лица и граждане обязаны соблюдать Конституцию СССР и советские законы.
Символами Советского государства являются Герб, Флаг, Гимн Союза ССР, гербы, флаги и гимны союзных республик, которые олицетворяют героическую историю, независимость, мощь и величие нашей Родины (см. форзацы). Уважение к символам Советского государства — гражданский "долг советского человека.

Эшелон.

Личная собственность гражданина СССР.
Мы работаем ощупью, впотьмах. Работа эта может быть бесконечно многообразна, к ней могут быть различные подходы, но, учитывая то, что работа театра имеет едва ли не самое сильное воспитательное и образовательное действо художник.
— Не кричи, не один в палате, — строго сказала Надя,— Шуток не понимаешь. Если командира своего уважаешь, это хорошо. Так и надо.
— Такого ведь не найду, — вздохнул Вася Маленький и торопливо, боясь, как бы санитарка не ушла, начал рассказывать ей, как прибыл в батальон, как попал к комбату.
Сначала Надя слушала рассеянно. Сколько уж таких историй было известно ей. Но когда Вася описал внешность комбата и сказал про шрам на его подбородке, она взглянула на Васю так, что он опешил.
— Подожди, — сказала Надя и вышла из палаты. «Подумайте! Некогда ей!» — оскорбился Вася.
Но Надя сейчас же вернулась вместе с медсестрой. Они сели у Васиной койки и заставили его повторить все сначала.
Эшелон, с которым Вася ехал на фронт, по счастливой случайности ни разу не попал под бомбежку. Несколько раз встречались по пути исковерканные вагоны, вверх колесами пущенные под откос. Вместе с другими, такими же необстрелянными, как он, бойцами Вася с ужасом и гневом смотрел на искалеченные составы, но ему и в голову не приходило, что такая же участь может постигнуть их эшелон.

Советский закон.

Советский закон регулирует отношения людей. Однако в России были и другие законы. За «бунт» (15 мая 1591 г.) посланцы Бориса Годунова секли не только людей, высекли и колокол, вырвали ему «ухо», «язык» и сослали в Сибирь — навечно.
За наиболее тяжкие преступления максимальный срок лишения свободы в СССР ограничен 15 годами. В некоторых капиталистических странах преступника могут приговорить к двум пожизненным срокам заключения.
Высокий, пожалуй не ниже Виктора, парень, подойдя, хлопнул Алешу по плечу. Алеша обернулся и обрадовался:
— Савицкий! А ты какими судьбами?
— Простыми судьбами, — отозвался Савицкий, кланяясь Ионе Никитичу и усаживаясь рядом с ними. — Я каждый день выхожу к поезду — и все. В каждом рве капля моего пота пролита. Крепкие будут рвы.
Савицкий засмеялся. Иона Никитич посмотрел на него одобрительно — он любил здоровых веселых людей.

Пить хотелось.

Высоко оценивая благородные поступки, наше общество осуждает недостойные действия. В ряде случаев за плохой поступок государство не устанавливает ответственности; за него не наказывают по закону, но если вы совершили такой поступок, то наверняка вам будет стыдно. Если кто-то скажет неправду товарищу, ни милиция, ни другие органы не будут его наказывать.
Пить хотелось. Виктор вслух пожалел, что не взял денег. Колхозница посмотрела на него с откровенным недоброжелательством.
— Не на базаре, молодой человек. Пейте так. Говорю вам, молоко колхозное. Мазиловский колхоз строителям посылает. Вон он, наш колхоз. Нам этот ров вот как, — она провела по горлу рукой, — нужен.
— Ну еще бы! Только для вашего Мазилова и роют, — раздался над ухом Виктора густой, грубый бас.
Подошел военный с орденами, с голубыми летными петличками, только без знаков различия. Он достал из карманов и высыпал на траву возле матери с ребенком несколько огненно-красных яблок, а два протянул работнице в черном платке, которая взяла их с благодарностью, но без стеснения, как и молоко.