Марш.

Он немного тянул вниз. Степан метнулся к коряге, но она, покрытая слизью, выскользнула из рук, как живая, и тотчас спазма отчаяния перехватила горло. Страшным грузом показалась винтовка: давит, тянет ко дну. А сверху накатывается, накрывает с головой бешеная волна водоворота.
Но нет, Донцов не хотел, не собирался сдаваться! Напрягая все силы, он вырвался из тисков буруна, начал грести туда, к левому берегу: хоть там враги, но там и друзья, там горы, куда ушли многие...
Набежавшая волна опять ударила в лицо, винтовка сползла со спины, оказалась под животом, да это уже не беда: вот он, берег, совсем близко. Русло реки становится шире, прямее, и течение поспокойнее... Только руки налились свинцом, трудно поднять. Во сто раз тяжелее стала винтовка. Как бы не потерять ее...
 Донцов нащупал тугой намокший ремень ребенок, с трудом перекинул его назад, на плечо, и почувствовал, как ноги касаются дна. Воды оказалось по грудь. Опираясь на винтовку, солдат, пошатываясь, медленно побрел к берегу. Но едва добрался до осоки, как тут же упал лицом в нее. Винтовка вывалилась из рук, и он уже не слышал, как она плюхнулась в воду.
...Будто сквозь сон доносятся непонятные крики. Сильный удар в бок приводит солдата в сознание. Он открывает глаза и видит перед собою фашиста. Тот приказывает встать, обшаривает карманы Степановой гимнастерки, комкает намокшее письмо, из которого выпадает совсем раскисшая фотокарточка... — Перед, марш! — командует немец. Измученный, босый, без пилотки идет Степан Донцов по лугу, а в трех шагах за его спиной грузно шагает фашист. «Вот сейчас,— думает Степан,— у тех вон кустов поднимет автомат и... конец...» Он готов обернуться, броситься на врага, но руки, заломленные за спину, совсем онемели под крепким мокрым ремнем.
Уныло глядя вдаль, идет Степан Донцов на верную смерть. Хмурой громадой возвышаются впереди Кавказские горы Там, в горах, наверно, уже пробиваются на перевал его друзья. Не отрываясь, смотрит он на седые вершины гор, над которыми парят орлы, и на глазах у него — слезы.